Отупело любовался, дуя на побуревшие предплечья, морщился от лишних движений.
Дали воду. Оставленный открытым кран смачно чихнул, рыгнул, и, вместо почти невидимых обрывков, хлынул настоящий водопад. В бачке тоже зажурчало.
Вновь пил, восполняя потерю жидкости. До тошноты, до походов к толчку, исторгая из себя горькую от желчи жижу. Снова пил, бережно подсовывая горячую кожу под ледяной поток, и искоса посматривал в небо, надеясь, что вечер рано или поздно наступит.
***
Бетон остывал. Нехотя, с загадочным потрескиванием, доносившимся с небес, создавая в карцере относительный уют приемлемой для человека температурой. Светило покатилось дальше, терзать других неудачников или скромно рассматривать солончаковый пейзаж — кто знает? Пол нехотя остывал, чалма превратилась в рубаху.
Вскоре по стене поползли капли. Школьный курс физики, слабо усвоенный за моё краткое обучение, подсказал: конденсат.
Там, в наружном мире, дело идёт к ночи. Тёплый воздух из разогретого за день колодца, встречаясь со своим остывшим собратом, образует «точку росы», потом — по учебнику.
От безделья прикинул площадь стены, умножил на четыре, провёл аналогии с системой водоподачи из скважины, которую когда-то помогал обслуживать отцу. Там тоже трубы по вечерам становились мокрыми, перегоняя добытую из глубин, ледяную воду в поливные резервуары.
Многовато здесь водички. Специально многовато.
И вновь выводы напрашивались однозначные: карцер — сознательное устроенное издевательство над людьми. Продумано всё, каждая мелочь, каждый этап пребывания. Вода стекает? Наверняка вверху какие-нибудь охладительные системы расположены, общие для всей тюрьмы. Днём жарковато? Так что поделаешь — потолка нет, кондиционера тоже, зато на свежем воздухе... Ну да, понимаю, не в сказку попал, только незаконно это. Любая комиссия пыткой признает, направленной на...
Точного ответа я не придумал. Помещение подходило для реализации множества целей, основанных на смешивании человека с грязью. Без насилия, без рукоприкладства — просто, действенно, результативно. Природа и изоляция сами сделают, что требуется.
Вспыхнул искусственный свет.
— Отбой! — прогудел динамик, — Разрешается опустить койку!
За ужин — тишина, как и за обед.
Диетологи, мля...
Поиграв от злости желваками, опустил — защёлка не препятствовала. Сел, с наслаждением вытягивая ноги, шмыгнул носом.
Попробовал лечь под урчание пустого брюха. Куда там! На спине валяться невозможно, на боку — тоже. Кожа уже не кожа — стейк со сковородки, только жирком не шипит. Приколоться, что ли, крем от ожогов попросить?
— Попроси, — усмехнулся внутренний я, тот, который рассудительный и циничный. — И, заодно, срок себе накинь. Юмористов обычно в визоре любят, а не в тюрьме.
Кто бы спорил...
Отчаявшись найти удобное положение, вновь сел, уперев локти в колени и пристроив голову подбородком на сжатые кулаки. Надо уснуть. Завтра всё начнётся с начала.
Так и сидел, подрёмывая и регулярно вскидываясь, пока плечи не онемели от холода.
Опять холод! Промозглый, липкий, обволакивающий, подобно кокону.
Как я прошлой ночью спал? В такой морозилке? Это же практически нереально! Температура воздуха градусов семь или восемь, изо рта вот-вот пар пойдёт, зуб на зуб не попадает.
Сонливость ушла.
Вскочил, обошёл карцер по периметру, заставляя кровь активнее циркулировать по сосудам. Выполнил базовый комплекс упражнений для утренней зарядки, намертво вдолбленный в учебке. Обгоревшее тело, казалось, лопается и трещит при каждом движении.
Повторил. Ещё повторил. Стало полегче.
И так до утра. До первых лучей, принесших крохи тепла в бетонный колодец. Дождался побудки, убрал койку, слопал новую пищевую подачку, напился, как следует. После выбрал место посуше, привалился к стене и вырубился.
***
На третьи сутки пребывания я относительно приспособился к климатическим вывертам. Внутренние часы с точностью до минут подсказывали наиболее приемлемый график, согласно которому я спал понемногу утром и вечером, а в остальные промежутки либо пережидал день, скрючившись в позе эмбриона, либо занимался физподготовкой, коротая ночь.
***
На четвёртые — я начал ловить себя на мысли, что время в моём восприятии замедляется, как у поклонника техник изменения сознания. Во мне проходило около получаса, снаружи — несколько полноценных, выверенных часов.
Такое умение, спасибо Психу, обнадёживало. Именно он когда-то посоветовал научиться «уходить в себя, чтобы передохнуть и разобраться в важном». При оказии, первый номер частенько замирал с пустым взглядом, послав всё далеко-далеко. Раньше не понимал, как он это делает, теперь вот, само получилось.
Заодно научился сидеть на неудобном табурете, подобрав верную балансировку и отдыхая на нём от ночных упражнений. Тоже шло на пользу, размышлять о неизбежном побеге. Всю пятнашку я не высижу. Потому что не хочу.
***
На пятый день ко мне пришли. Ближе к вечеру, перед началом температурного спада.
***
Громко щёлкнув замком, дверь в карцер открылась, пропуская Пая, и тотчас захлопнулась, стоило ему переступить порог.
Я отрапортовал, одевшись в мгновение ока. Без вызова, но и без чинопочитания, стараясь сохранить достоинство:
— Осужденный 2024А. Жалоб не имею.
Надзиратель огляделся, словно попал сюда впервые, оценил мою помятую физиономию, замызганную одежду. Пятно на наклейке с номером вызвало брезгливый изгиб губ на его круглом лице.
— От снотворного долго отходил?
— Нет, господин старший надзиратель.
— Общее самочувствие?
— В порядке.
Он очертил улыбку, принимая ответ. Вытер платком выступивший на шее пот, промокнул лоб. Я еле сдержался от ехидного комментария: «Да, сегодня жарковато», даже прикусил язык, чтобы не брякнуть лишнего.
У меня и так радость. Светило выжигает макушки нам обоим, а не только осужденному Маяку, номер 2024А. Пай пришёл без фуражки, любопытно, сколько продержится?
Новый взмах платка, форменная рубашка гостя темнеет в подмышках. А я точно клубничное мороженое лопаю — так мне хорошо от этого зрелища.
Всех бы вас, извергов, в этот колодец определить. Суток на тридцать.
— Сотри счастье с морды, юноша, — надсмотрщик недобро дёрнул щекой. — Мне довелось девять дней в подобной гостинице отмотать. По молодости, на военной службе, у самого экватора. Хочешь проверить мою стойкость — отлично. Разговор состоится прямо здесь. Итак, ты зачем напал на До-До?
— Да приуныл чёт... — по-своему честно ответил я, искренне желая этому человеку повторить свой подвиг. — Нервы сдали.
— Пить хотел?
— Угу.
— Все хотят, — Пай вздохнул. — И все терпят. Потому что это качество является основой бытия в нашем заведении. Терпение, — повторил он после паузы, — твой последний оплот. По-другому осужденному не выжить. Не сумеешь приспособиться, перебороть свою гордыню — рано или поздно полезешь в петлю, перегрызёшь вены... Свести счёты с жизнью можно множеством способов. Но перед этим ты основательно напакостишь другим осужденным, мечтающим выйти отсюда. Будешь навевать тоску своим кислым видом, уныло тупить, щедро делиться депрессивными мыслями. Научишься терпеть — считай, первый шаг к свободе сделал.
— А какой второй?
— Послушание. В нашем учреждении нет большого босса, тайно хозяйничающего среди осужденных и влияющего на работу администрации. Нет и пронырливого парня, осведомлённого обо всех секретных секретах и умеющего достать что угодно за плату... Никого нет из привычных тебе по фильмам персонажей. Есть я, есть другие надзиратели, и есть вы, постояльцы — преступники и негодяи. Мой тебе совет: воспринимай тюрьму как студенческий кампус со множеством комнат и общим коридором. Уважай правила общежития, меня, как коменданта кампуса, соседей по жилью. Проявишь мерзкий характер — последует воспитательное наказание. Выгнать тебя на улицу я, так уж сложилось, не могу.
